Восстановление.

Часы ожидания. Самые тяжёлые. Особенно, когда велено ждать, а чего ждать и когда – не ясно. И вот уже глаза слипаются от усталости, но где-то в глубине души смесь совести и страха твердит: «Нельзя! Прикорнёшь на часок – и проспишь самое главное». И ты продолжаешь ждать. Ждать неизвестного. И как-то не легче от того, что ты – небо.
От нечего делать небо ловило капельки воды и катало из них пуховые облака, морщась от ухарского свиста ветра, который решил скрасить часы ожидания, нарезая круги по местным холмам. Небо в который раз неодобрительно шикнуло в его сторону и вдруг - ни с того, ни с сего с размаху ударило по груде облаков, сбивая их в уродливую тучу. Ветер радостно взвизгнул и ускорил бег.
Девушка в серо-зеленом плаще бодро шла по тропке, мурлыча себе под нос какую-то песенку. Рядом неторопливо рысил здоровый серый волчице. И сапоги девушки, и подол ее плаща, и лапы зверя - все это было в пыли. Пыль с разных, таких разных и не похожих друг на друга дорог перемешалась, слившись воедино. Сколько же миль они, вдвоем, прошли! Сколько долгих миль… А теперь, еще немного, и они наконец-то вернутся домой, в Театр! Скорее бы! Там - друзья! Там - тепло общения, там веселье, там стихии! Вот, стоит только подняться на пригорок, и там - Театр! Наверняка Оркусс, дорогой друг, сейчас там, и другие друзья - тоже! Сейчас, осталось еще немного пройти… А потом - уютно устроимся в креслах у большого камина, забыв про промозглый ветер и свинцово-серые тучи снаружи. Скорее бы! Даже Пепел, привычный к тяготам дороги, как-то нетерпеливо поскуливал, словно желая поскорее оказаться в Театре, ставшем для них по-настоящему родным.
Прихотливо вьющаяся тропка поднялась на холм, Варг одним прыжком вскочила на вершину… И, потрясенная, замерла на месте. Рядом, словно превратившись в статую, застыл Пепел. Что… Что случилось с Театром?! Вместо привычного величественного здания, его залов и галерей - руины! Жалкие обломки былой мощи! А что стало с Великой Сценой? Вся она завалена каким-то мусором, вся покрыта пылью! Что же здесь случилось за то время, пока они отсутствовали?!
- Пепел, скорее! - выкрикнула подмастерье, и, не в силах сдерживаться, побежала по тропинке бегом. Быстрее, быстрее! Нужно узнать, ЧТО случилось! Волк большими размашистыми прыжками несся рядом, не менее взволнованный и ошарашенный.
Тропка влилась в большую дорогу, которая вела прямо к Театру. Дорога эта состояла из множества путей, из великого множества… И все они вели сюда. Тот, кто, пусть даже сам того не ведая, ИЩЕТ, рано или поздно придет в это место… Даже несмотря на то, что это место теперь разрушено и заброшено… Те силы, что сдерживал Театр, те силы, что порой выпускали Мастера, Подмастерья и Ученики они все еще здесь… Они все еще в своем доме. И дом этот можно оживить.
- Орча! - громко крикнула Варг, зовя своего друга. Кто-кто, а он, всегда остававшийся преданным Театру и Гильдии, наверняка здесь. Но что же? Тишина в ответ. Хотя нет, не тишина - тоскливо и злобно воет ветер. Странница торопливо прошла еще немного, остановившись прямо перед тем местом, где раньше был вход в здание. Роскошные двери, сорванные с петель и полуразвалившиеся от неведомых сил (или, может, от обезумевших и вырвавшихся на волю стихий?) теперь валялись на холодной, промерзшей земле. Пепел первым проскользнул в руины и, принюхавшись, заскулил. Наверное, он чувствовал одиночество этого места, места, где раньше всегда были творцы, отважно и дерзко играющие со стихиями… Места, где всегда можно было найти поддержку. Места, куда всегда можно было вернуться. Места, где сейчас так пусто… И тоскливо.
- Шем! - повторила Варг попытку докричаться хоть до кого-нибудь. Докричаться до любимой наставницы. Если она здесь - она непременно все объяснит! - Шем! - еще раз, громче, много громче! Голос гулким эхом разнесся по остаткам Театра, проникая, кажется, во всякую щель. Нет ответа. Подмастерье, стараясь отогнать от себя все непрошеные мысли, пошла вперед. Вперед и только вперед, лишь бы не бездействовать, лишь бы не слышать, как стонут в муке стены, которые тоже могут переживать. Стены Театра никогда не были холодными и бесчувственными, никогда!
От этих криков небо вздрогнуло и с интересом взглянуло вниз. Ветер прекратил свой кросс по холмам и теперь сидел на корточках, лениво поигрывая дорожной пылью. Дождались? Девчонка. И волк. Ветер подмигнул небу и, скорчив уморительную гримасу, начал тихонько подвывать.
Центральный зал… Большой камин, о котором так мечтала девушка, был разрушен, практически до основания. Словно те, что так славно повеселились на месте Театра чувствовали все то тепло, шедшее не сколько от языков огня, а столько от тех, кто собирался вечером, холодным промозглым вечером здесь. Чувствовали – и ненавидели это тепло… Мягкие и уютные кресла распались мелкой трухой, несколько столов иссохли и перекосились… Те немногие книги, что всегда хранились в Центральном зале, теперь валялись в грязи. Среди мусора и пыли. Присев, странница подняла одну такую книгу. Устав Гильдии… поспешно, словно это могло вернуть хоть какую-то иллюзию уверенности, хоть какую-то надежду, Варг раскрыла фолиант. Что это? Большинство страниц безжалостно вырвано, на других невозможно ничего прочитать… И все равно. Это - Устав Гильдии. Он должен сохраниться. Девушка вынула из сумки, висящей на плече, свою рубашку, бережно завернула в нее книгу и убрала обратно. Так будет надежнее. Так устав сохранится… Главное, что хоть какая-то его часть сохранена в памяти…
Библиотечный зал, Оружейный зал… Везде пусто! А от огромных архивов остались лишь жалкие бумажки… Куда всё пропало? И, что важнее, куда ВСЕ пропали?
- Нико! - уже с отчаянием позвала Варг. Нико… Сердце Гильдии - его сердце. Гильдия родилась и развивалась благодаря ему. Где он?! Неужели и он, пропав куда-то, оставил свое детище? Оставил часть своей души? Вот – святая святых Театра – Патриархат. Первый престол Витражей был покорёжен, третий покоился под грудой щебёнки. Прежней осталась только зияющая пропасть на месте второго престола.
- Нико! - бросившись к выходу, повторила девушка. Волк, горестно скуля, метался рядом с ней по остаткам того, что когда-то было Театром патриархов. Вой ветра да поскуливание Пепла - вот и все звуки, что остались сейчас здесь. До чего же тягостно… Помнить все былое, но не знать, как это вернуть. Да и возможно ли. Нужно выбираться из руин… - Нико!!! - третий, последний раз крикнула странница, едва не сорвав себе голос. Сейчас ей было наплевать на голос – найти бы хоть кого-нибудь!
Тишина. Даже ветер утих. И холодно. До чего же холодно! Как-то незаметно все произошло: тучи сгустились, солнце ушло с неба, оставив этот край без тепла. Холодно… А, проклятье! И снова подул ветер! Сильнее, злее. Подул, пронизывая до костей, заставляя зубы стучать, а тело – трястись…
Поплотнее укутавшись в плащ, Варг побрела к остаткам беседки в гильдейском саду. Там, только там, хоть и не до конца, сохранилась еще крыша. Да и вообще, странно, но беседка уцелела, практически вся… Хотя сад теперь мало походил на сад. Что-то попало под ноги… Переведя взгляд вниз, девушка увидела кипу каких-то листов, исписанных неразборчивыми каракулями и перевязанную крест-накрест тонкой бечевкой. Сверху, на самом верхнем листе было жирно, красными чернилами выведено "Flood". Поморщившись, Варг с трудом подхватила эти бумаги и понесла с собой, в беседку.
Искра никак не хотела высекаться. От холода уже начинали неметь пальцы… Неведомо как, но это получилось! Огоньки весело заплясали по бумаге, пожирая её, а потом принялись за сложенный рядом валежник. Тепло… Долгожданное тепло… Пепел внезапно тихо рыкнул, поворачиваясь к входу в беседку. Варг, с какой-то робкой надеждой обернулась и тут же разочарованно вздохнула: незнакомец. Незнакомец в пыльном и потрепанном дорожном плаще. Таком же, что и у нее.
- Проходи, садись к огню! - подмастерье подумала, что

- Проходи, садись к огню! - подмастерье подумала, что раз уж из всех, кто когда-то был в Театре, сейчас осталась только она одна, именно она и должна встретить того, кого дороги привели в Гильдию. В конце концов, как ни жаль, стены - это всего лишь стены. А вот творцы… Творцов мало и они незаменимы. - Садись, - повторила Варг, видя, что этот бродяга медлит. - Снаружи очень холодно, а тут хотя бы костерок… - незнакомец медленно кивнув, присел на камень, а волк… волк, к удивлению девушки, устроился с ним рядом, положив лобастую голову тому на колено. Вот так странность! Обычно Пепел встречал чужаков свирепым рычанием, сразу предупреждая, что с ним лучше не связываться, а тут… несомненно, есть в этом госте что-то, есть… Варг, порывшись в своей сумке, достала оттуда половину краюхи хлеба и несколько кусков вяленого мяса. Разделив все это на три части, она протянула еду остальным. Перекусывали молча. Почему-то ни у кого не возникало желания говорить…
Девушка отцепила от пояса фляжку с добрым вином и протянула ее незнакомцу. Тот, молча кивнув, открутил крышечку и отхлебнул немного. А после - снял капюшон. Черты лица показались подмастерью смутно знакомыми, хотя она точно нигде не видела этого осунувшегося лица, заросшего щетиной и этих потухших глаз… Почему-то Варг подумала, что однажды Судьба, как и Удача, отвернулась от него. Кто знает, надолго ли?
- Кто ты? - тихо спросила девушка, внимательно глядя на чужака.
- Я ученый человек, пущенный Судьбою в странствия, - помедлив немного, ответил он. Голос его был хриплым, осипшим… Словно он много кричал и как-то раз его голосовые связки не выдержали…
- И… И ты пришел именно сюда? - даже не спрашивая, а скорее утверждая, сказала Варг. Раньше Театр часто предоставлял приют и кормёжку обездоленным. И многие бродяги и нищие этим пользовались.
Незнакомец усмехнулся.
- Это место по-прежнему обладает даром притягивать к себе все дороги.
Странница удивилась такому ответу, и, сама от себя не ожидая, задала новый вопрос:
- А что с твоим голосом?
- В последнее время часто приходилось перекрикивать ветер… - словно этого и дожидаясь, за стеной взвыл уже настоящий ураган… громко, яростно, злясь на то, что двое жалких двуногих да безмозглый волк осмелились остаться в этом месте. Не покинули его!
Вздрогнув, Варг поежилась: стало ощутимо холоднее. Костёр догорал.
- Нужно сходить за топливом… - девушка встала на ноги и взглянула в проем: в безумном вальсе кружились листы, сорванные с деревьев и листы, исписанные чернилами…
- Сходи… А я поддержу огонь, - кивнул бродяга. – У меня есть еще немного бумаги… Я подобрал ее… тут, в развалинах… - пробормотал бродяга, доставая откуда-то довольно много тугих свитков и разворачивая их. Первый из них полетел в костерок. Огонь полыхнул, жадно набрасываясь на новую пищу. Второй, третий, четвертый свитки также сгорели, оставив после себя лишь тонкую, легкую золу. Уголок пятого свитка начал подпаливаться, когда девушка уловила нечто знакомое в почерке. Одним и тем же почерком были исписаны все эти бумаги… Но Варг не придала этому никакого значения. До тех пор, пока незнакомец не отпустил свиток и тот не упал прямо в пламя. Девушка увидела, как вечно голодный огонь лижет… подпись! Сколько раз она видела эту подпись! Прихотливо изогнутые, но в то же время и изящные в своей простоте буквы складывались в такое знакомое, такое дорогое имя: Никколо Макиавелли.
Шестой свиток девушка уже вырвала из рук незнакомца.
- Да как ты можешь! - гневно воскликнула она. - Это же стихи! Стихи, усмиряющие стихии! На этих стихах строилась Гильдия, а ты, ради минуты тепла, бросаешь их в огонь! Не бывать этому! Только попробуй сжечь еще хоть один витраж Нико! Только попробуй! И, клянусь тебе - ты пожалеешь! - бродяга с удивлением смотрел на неистовствующую Варг. Казалось, он не понимал, что такого в этих стихах, что в них особенного.
- Я тоже писал стихи. Когда учился в университете. И даже на латыни, - сообщил он. – И когда попал в тюрьму, тоже писал. И, знаешь, не много было проку от моих стихов. Думаю, если двое хороших людей согреются у костра – это будет куда полезнее.
- Мы должны не уничтожать то, что осталось от Театра, а восстанавливать его! Я не знаю, зачем ты пришел сюда, но, если можешь - помоги, а коли нет - уходи, не задерживайся. Не мешай! Нужно… Так много нужно сделать, и почему же больше никого нет?! - обхватив голову руками, тоскливо воскликнула подмастерье. - нужно найти новых творцов, тех, чьими силами возможно будет отстроить Театр, нужно попытаться вернуть старых, если они ушли не слишком далеко… Как же много нужно сделать… - Ты сказал, что умеешь писать стихи?
Только сейчас до неё стали доходить слова незнакомца. Их уже двое. Двое творцов!
- Пишу, - отозвался незнакомец и неожиданно тепло улыбнулся.
Потом встал в полный рост и, закрыв глаза, начал читать:

Знаю, ты не всплакнёшь в разлуке,
И, наверное, ты права.
Ни к чему заламывать руки,
Пустоте бросая слова.
Пусть в пустыне мой голос громок,
Всё равно он тончает в нить.
Каждый выстрел – по-своему промах,
Всех мишеней одним не сбить.

Иногда мне кажется, по прошествии,
Что я слишком много неверно понял,
И не нужно было царапать лезвием
Новых линий жизни на левой ладони.
И моя рука, не стесняясь чувства,
На паркет роняла слёзы багровые,
А судьба выбирала старые русла,
Бурой коростой покрывая новые.

Чёрной желчью залив таланты,
В этот вечер, ломая грусть,
Я напьюсь антидепрессантов.
Или просто – пойду-напьюсь.
И, возможно, не без таблеток
И того, что нашепчет хмель,
Я пойму: даже промах меток.
Просто пуля меняет цель.

- Мы справимся, Варг, - осклабился он и в зрачках его сверкнули искорки костра.
Девушка, потрясенная тем, откуда он знает ее имя, широко открыла глаза… неужели?..
- Да, это я, - кивнул Нико.

Костер нежно освещал и грел. И тени плясали свой странный танец. Пламя надежды еще полыхало, а значит – рано было сдаваться. Словно обыкновенная тень – силуэт медленно плыл в воздухе. И вот когда он уже приблизился к костру, можно было разглядеть окутанную в черный плащ фигуру, с опущенным на глаза капюшоном. Лицо этой «тени» казалось странным и незнакомым, но.. «Путники» сидевшие у костра перевели взгляд на столь странного «гостя». А гость начал:
-Они ушли. Да и без моих слов – все видно, – он обвел взглядом окружающие их обломки. – Они ушли. У каждого были свои причины, чтобы уйти... Одни верили, что все может существовать и без них. То чего здесь достигли – виделось им хорошим результатом. Зачем было куда-то стремиться, если они уже всего достигли? Поэтому их пыл остыл. Теперь мы видим, как они ошиблись. Другие чувствовали себя – чужими, наверное, на то были причины. Третьи просто решили уйти, но оставить за собой замену – тогда уже было ясно, что заменить кого-то - нельзя, каждый был индивидуален и не похож, на своих друзей: каждый был особенным. Четвертых - нельзя не в чем обвинить, они были заложниками другого долга, поэтому были вынуждены покинуть нас… Но главным катализатором было событие, которое мы все помним… Даже мне казалось, что нечем дышать и земля уходила из под ног… В ту ночь я не смог сомкнуть глаз:

Забыто все, в ту лунную ночь.
И разум - не в силах мне помочь.
И Герои, и Люди - скрылись вдали:
Забвенью предались - все звенья цепи…

Могло бы быть еще тысячи причин, но для тех, кого с нами – нет: наверняка будет одна главная причина вернуться. Мы их ждем.

«Тень» подняла капюшон. И удобно у костра устроился Альберт.

Шикарно всё рассказано....

А по мрачным покинутым залам бродил чей-то силуэт, он словно вырос из ниоткуда, образовался из тени, при ближайшем рассмотрении мало кто увидел бы две фигуры, одна из них была лишь расплывчатым отражением второй. Порой тени сливались в сумерках зала, и по паркету, по осколкам витражей, медленно шла девушка, задумчиво опустив голову и пиная перед собой носком сапожка бумажный мячик, именуемый ранее стихами. Так, то растворяясь в сумерках, то появляясь, не обращая внимания на холод и озноб, под сводами Гильдии бродила...незнакомка. Не поднимая от пола глаз и споря сама с собой, она двигалась все дальше и дальше, и, порой, была похожа на призрака из одинокого, заброшенного замка чьих-то снов...
- Его здесь нет! , - как безжалостны были эти слова, нашептанные коварной тенью.
- Я чувствую тепло его души, - тихо проронили посинеышие губы.
- Его здесь нет, зачем ты ворошишь прошлое? Станцуй на обломках, - советовала оппонентка.
- Я не могу, - отвечала незнакомка, качая головой, - Мое сердце хранит память о нем.
- Предай забвению все, что было - требовала тень.
- Уйди, - отмахнулся силуэт, - Кто раскритикует новые витражи ,что сейчас бесполезно лежат на полках? Кто дельный даст совет? Я по нему скучаю.
Тень лишь презрительно усмехнулась, - Ты уже другая, забудь, идем! Ведь он забыл.
- Забыл...забыллл..., - совсем тихо повторил голос, - Забыл, но я-то помню!
Лишь крик растворил наваждение, навеянное магией тоски по прошлому. Фигура на мгновение остановилась, затем, слившись с тенью, пробегая все закоулки и уголочки, направилась на голос. Кто посмел нарушить покой кладбища Витражей? А голос продолжал звать кого-то и сердце незнакомки тянулось навстречу. Мимо пролетали коридоры, залы и ниши Гильдии. Вскоре тень метнулась к дверям главного зала, аллея, беседка, беседка - там слышались голоса. У входа, в сумерках, накрывших аллею, она материализовалась, прижалась к дверному косяку и осторожно, боясь нарушить очарование и спугнуть надежду, заглянула внутрь. У костра сидели трое. Глаза незнакомки раскрылись в немом удивлении, но выйти она не решалась. Неизвестно сколько бы продолжалось подобное, но...серый стражник поднял голову и внимательно взглянул на фигуру, притаившуюся в тени, он словно приглашал, говоря – "Я вижу тебя, выходи". И она сделала столь трудный первый шаг, оттолкнулась от косяка и вошла внутрь. Взгляды обратились на вошедшую. Нерешительно она подошла к тому, перед кем была виновата и кто не захотел простить, а просто отвернулся, и с немым вопросом взглянула в его, казавшиеся непроницаемыми глаза.
__________
Опущен занавес, и маскарад окончен…
Пустуют кресла, в театре полумрак…
Горит луна – подруга ясной ночи,
А город спит, накинув чёрный фрак…

Актёров нет, и маски в стороне,
Десятки инструментов не гремят,
Но сотни нот звучат в одной струне,
Со сцены тихим ропотом летят…

С пурпурных мест – поток аплодисментов
На сцену посылают сотни рук,
Невидим зритель, и не слышен звук,
Но жизнь моя – среди таких моментов…

Свечи огарок – вот период жизни,
Пока мерцает, пусть летит печаль,
Угаснет свет, ударившись об сталь,
И звук замрёт в ладонях тризны…

Как вороньё, углы покинут тени,
Хлопок последний отзовётся эхом,
А тишина вдруг разразится смехом,
И смерть придёт среди сомнений…

За смертью – смерть, как хоровод агоний,
Теряюсь в тихом сумраке ночей,
И строю склеп из пыльных кирпичей,
Но жизнь воскреснет в близости ладоней…
(с) Вергилий

- Пора в путь, Ваша светлость.
- Да, Морби… - пробормотала Еленна и неохотно разлепила глаза.
Солнечный свет, путаясь в белой пряже утреннего тумана, медленно оседал на воде. От озера веяло холодном. Хотелось спать. А рядом так уютно горел костерок… Вернее, уже догорал. Жалобно просил подбросить еловых веточек, и Еленне было вдвойне сложно отказать ему – ведь хвороста оставалось ещё много.
Этот огонь верно служил им целую ночь. Щедро согревал и дарил свет. Отгонял тревоги… и диких зверей.
Здесь, у подножия крутого холма, путников настигли сумерки. Продолжать путь в потёмках было бы безумием – не только из-за риска заплутать и не только потому, что на лесных дорожках всё чаще попадались медвежьи следы. Просто в таком редкостном буреломе и днём-то можно переломать ноги…
И тогда скитальцы выбрали место для ночёвки; верный спутник, алхимик Морби Тринкс, наломал хвороста и разжёг этот славный костёр…
Еленна не спала всю ночь, слушая, как поскрипывает накренившаяся над ними сосна. Время от времени из чащи леса доносился протяжный вой, но Еленна твердила себе, что волки не посмеют приблизиться к огню. Иногда то же самое твердил ей Морби – и это значило, что Блюстительнице Третьего Престола плохо удавалось скрывать свой страх. Впрочем, через час мир перестал казаться огромным и опасным: он будто сомкнул свои границы вокруг маленького островка света, где уже не могло случиться ничего плохого.

В вязком небе плавала ущербная луна, ярко-жёлтая, с красноватым отливом. Она явно подражала костру, но не могла сравниться с ним изяществом. Легконогий огонь плясал, изгибая точёный стан, кружась, пускал по ветру рыжую гриву, а луна была слишком неповоротлива для таких упражнений. Ночь пролетала незаметно, тихо, бездумно. Наконец посветлел небосвод, и тучи на востоке окрасились торжественным пурпуром. Еленна смотрела на тёмную гряду леса, ожидая, когда же из-за верхушек деревьев покажется солнце, о чьём прибытии уже вовсю трубят птицы и облака.
И тут её сморил сон: ненавязчиво так подкрался, мягко поцеловал веки и увлёк куда-то далеко-далеко…

- Пора, - повторил Морби. – Мы можем не успеть.
Не успеть… Преодолеть столько препятствий, чтобы выйти к скалистому берегу реки Времени, увидеть издали Театр Патриархов… И сознавать, что он уже недосягаем…
Пора в путь. Потому что ровно в полдень – и только на одну минуту – солнечная дорожка ляжет поперёк широкого русла и обернётся золотым мостом. Пора в путь.
Пора домой.

Молчание затянулось. Затянулось тем гордиевым узлом, который оттого сложнее перерубить, что он – гордиев, и многие просто боятся подступиться. И пока не находилось того смельчака, который, не слушая ропота толпы, подошёл бы к узлу с клинком и от души рубанул по надоевшему всем хитросплетению– на глазах у изумлённой публики, привыкшей, что узлы всё-таки развязывают, а не разрубают. Увы, времена легендарных героев прошли. Во всяком случае, для Театра. А милостивейшие государи и дамы, когда-то творившие под его сенью, предпочитали делать вид, что обломки – это даже живописно, а молчание – это даже глубокомысленно.
Костёр догорал. Догорал неумолимо. Варг кинула голодному пламени последнюю порцию сухих веток и посмотрела на Никколо:
- Надо сходить набрать ещё.
- Надо ли?
В глазах флорентийца блеснули искорки, и было неясно: то ли это отражение костра, то ли действительно проснулось что-то в давно потухшей душе бывшего секретаря республики. Быстрым движением он скинул плащ и снял с плеча зачехлённую лютню.
- Лучше б я поесть с собой захватил, - кисло улыбнулся он, извлекая инструмент и подкручивая колки. – Так нет же… Знаешь, Варг, я в дороге разучил одну балладу… из трёх децим. Звучит она примерно так:

Неправда, что муза в сраженье молчит,
Что в дымном застольном угаре уютней!
И волю давали мы голосу лютней,
Когда наши недруги брали мечи.
По звону струн шаги во тьму легки.
Мы шли вперёд, погибших не считая.
Земле дарили бренные тела их,
А ветру отдавали их стихи.
И знали: пробуждённая природа
Не видит кровь на бархате восхода.

Дорога являлась на первый наш зов,
Виляя лохматым хвостом поворотов.
То тёрлась у ног, то искала кого-то,
Теряясь за серой грядою холмов.
Радушием нас вечер привечал,
Уставших в бесконечных переходах.
А мы с улыбкой целовали воду
Из горного хрустального ключа.
И ударяли струнами по душам,
Чтоб выбить горечь мыслей о минувшем.

Мы видели сердце в бутоне цветка,
Мы слышали плачи тоскующей ивы,
Мы знали всё то, что другие могли бы,
Когда бы душа подсказала им как.
Нам лютня наполняла вечера
Прекрасными и яркими тонами,
И звонкой песней мы кормили пламя,
Усевшись у походного костра.
За каждый день судьбу благодарив, мы
Несли в чужие жизни наши рифмы.

Пламя костра слегка изогнулось, будто в лёгком поклоне, и стало разгораться с новой силой. Глаза Никомако сузились, он встал в полный рост и отчётливо произнёс:
- Я, Никколо Макиавелли, флорентийский гражданин, в годину, тяжёлую для Театра и Гильдии, не смог сделать ничего для его укрепления и поддержания жизнеспособности. Я слагаю с себя титул первого патриарха.
Где-то далеко – со стороны развалин амфитеатра – послышался грохот. Рушился и проваливался в бездну первый престол. Флорентиец улыбнулся:
- Стало быть, моё слово пока что-то значит…
Он присел на корточки и ни с того, ни с сего выпалил:
- Варг, расскажи что-нибудь!

Лошадь затормозила прямо перед зданием, античного облика. Из её ноздрей стайкой вылетело несколько облачков лилового дыма, а затем она застыла, как каменное изваяние.
- Ну, давай, пошла дальше, - раздражённо пробормотал голос, доносящийся откуда-то из огромной огненно-рыжей гривы лошади.
- Ну, давай, же ленивая скотина! – сердито повторил голос, - Пошла!
Кобыла не шелохнулась. Равнодушно уставившись в камень мостовой, она не подавала признаков жизни.
Из гривы послышался стандартный для этого случая набор бранных слов, а затем оттуда же выбрался небольшого роста орк. Он ловко спустился вниз, а затем наградил упрямую лошадь угрюмым взглядом. Никакого толка. Повторил гипнотический взгляд и насупил брови. Эффекта не было.
- Что с тобой? – глупо спросил всадник свой транспорт.
- Кончился,…кончился, - проскрежетала лошадь.
Что кончилось? Путешествие? Силы? Или… ах, да кончился бензин. Новый бак механической лошади опять не работал, хотя недавно был в ремонтном цехе. Он отказывался принимать воду и неумолимо требовал бензина.
Как странно, лошадь, никогда не была у него механической, да и бензина никто раньше столь рьяно не вымогал.
- Что это со мной? – глупо спросил сам себя орк, - Я начинаю сомневаться в правильности вещей. Лошадь должна есть сено… или же всё-таки горючее? Что?
В один и тот же момент два одинаковых голоса прогремели в голове всадника.
- Сено.
- Бензин.
Чувствуя, что безумие уже не далеко, орк для виду отряхнул свою кожаную куртку и глубокомысленно сказал:
- Нужно, спросить об этом людей живущих в этом античном здании. Что давать кобыле, сено или бензин?

* * *
- Эй, там, на трибуне, - окликнул он какого-то мужчину, пытающегося словами развести костёр в душах сидящих вокруг кучки людей, - Что ест лошадь?
-…Я, Никколо Макиавелли, флорентийский гражданин, в годину, тяжёлую для Театра и Гильдии, не смог сделать ничего для его укрепления и поддержания жизнеспособности. Я слагаю с себя титул первого патриарха… - говорил мужчина.
- Я не расслышал. Что ест лошадь? – грозно повторил вечнозелёный всадник.
Кучка народа посмотрела на орка с презрением.
- По-моему и эти люди не расслышали твоих подозрительно странных слов, - обратился всадник к человеку, назвавшемуся Николо Макиавелли, стараясь переключить опасное внимание толпы обратно на флоренийца - Повтори свои слова, пожалуйста, я просто возможно не очень хорошо уловил их смысл. Ты хочешь сбежать в самый ответственный момент? В самый тяжёлый момент для этих людей… для нас. Что за времена,… Но хотя возможно ты и прав, если один человек будет постоянно вести всех, то всё сольётся в пастуха и стадо. А жаль, что привычный мир разрушился жаль. Хоть бы задатки нового кто-нибудь дал, - слегка извиняясь за резкость и в тоже время намекая, произнёс орк и сделал осторожный шажок назад. Он говорил это из-за волнения. Он знал, что Патриарх должен был уйти, оставив позади себя руины прошлого. А лошадь ела сено и здавый смысл, теперь он это понял.

=)))

(контрольные слова на груде ненужного текста)
На более спокойных нотках: Люди и нелюди, пора просыпаться после летней спячки!!! Не дайте скрыться этому поэту-разбойнику, который собрался нас бросить! Нико не вздумай нас покидать, слышишь!!!


Р.С Нико, знаю ты всё заранее спланировал, ты об этом уже говорил, я и все вроде бы пообещали тебя не отговаривать. Но... мне казалось, что кто-то обещал уйти в благоприятный момент...

...Ноги устало ступали по дороге, оставляя следы на тонком слое песка, больше похожего на пыль. Воздух напряжённо застыл, и ожидание всё не появляющейся грозы, казалось, затянулось навечно. Тихому шарканью вторило почти беззвучное, сиплое дыхание...
Вот уже которую неделю он так плутает по лабиринту то тоскливо-неспокойных, то угрожающе-тихих троп и путей, впрочем, мысль о бесплодности своих деяний он осознал только сейчас. Отчасти оттого, что сам захотел понять это. Возможно, это и привело его к нужному месту.
...Впереди темнел странный силуэт, вскоре оказавшийся двумя колоннами, с трудом удерживающими скромную, но тяжёлую капитель. Лишь на фронтоне можно было различить тени сюжета барельефа... Оказавшись прямо под сооружением, странник остановился. Древние перекрытия опасно шелохнулись, однако выдержали.
Вздохнув, маг продолжил свой путь, более не оглядываясь назад. Грохот, донёсшийся спустя пару минут, вовсе не удивил его. «Однако... Считать это прощением, спасением?.. Или напоминанием о неминуемом конце? Сколь неминуемом, столь и непредсказуемом».

Когда он, миновав таящиеся в клубах пыли руины, и приблизился к беседке, он увидел огонёк. Маленький, еле заметный. Но всё продолжающий весело играть в недружном хороводе ярких искорок. Почему сердце забилось так часто?
Собравшиеся узрели, как рядом присел незнакомец, плотно закутавшийся в серую от грязи накидку. Когда он откинул потрёпанный капюшон, все узнали О’Дейла. Сильно похудевший, с покрасневшими тусклыми глазами, он задумчиво глядел на угли. Зевнув, Золтан начал рассказывать:

- Последние месяцы, казалось, тянулись столетиями. Величественный амфитеатр, когда-то сверкавший белизной мраморных колонн, как-то незаметно, медленно, но неотвратимо начал затихать. Как душа, весело воспевавшая божественные гимны на Елисейских полях, случайно сбилась с пути и попала на Асфоделовые луга. Словно призрачный саван Леты окутал Весёлый Град, и тот утерял свои краски, звуки, чувства...
Стихии, которые повиновались патриархам, уступали мастерам, и еле сдерживались подмастерьями, как будто опомнились: разве могут простые смертные управлять, или хотя бы указывать Им? И гнев Их был страшен.
Ледяные, холодящие чуть ли не саму душу ливни сменялись испепеляющим зноем. Ветер безумно выл среди парапетов, а когда гильдийцы уставали бороться, с оглушительным свистом врывался в залы, оставляя за собой хаос из свитков и пергаментов. Стройные кипарисы, раньше радовавшие взор своим спокойствием, иссохли: лишь их бурые скелеты покоились на земле. Чудесные плющи и мхи, стелящиеся по барельефам фризов сгнили, и теперь их почерневшие космы мёртво свисали вниз.
...Один за другим, отчаявшись и махнув рукой, покидали эту обитель те, для кого она стала домом; вскоре лишь безмолвные тени стали скользить по пустынным галереям и коридорам, смутно напоминая о прежнем...

Кончив, он поглядел на остальных:
- Если уж на то пошло, то виноваты мы все. Однако и между Римским и Эллинистическим периодами и Ренессансом были Средние Века. Думаю, мы довольно долго тянули с нашим Возрождением...

Почему-то костер всегда притягивает к себе. Беззаботные мотыльки летят на свет, порхают, кружатся в замысловатом танце. Дикие звери, вольные и осторожные, смотрят на огонь. Он пугает их, но в то же время и привораживает. Потому что от него идет не только испепеляющий жар, но и живительное тепло. Стихии тянутся к костру, правда, зачастую они стремятся погасить, растоптать живое пламя… Вода заливает, земля засыпает, ветер задувает… И даже огонь иной раз становится против собрата. Но, все-таки, людей костер притягивает сильнее всего. Может быть просыпается древняя память, может быть завораживает безумная пляска огненных языков, может быть начинает оттаивать сердце… Мало ли причин чтобы позволить себе передышку, хотя бы на несколько минут прервать свой долгий и, иной раз, безнадежный путь, подойти к костру и откинуть капюшон с лица, открывая, может быть впервые за долгие месяцы лицо.
И Варг не верила своим глазам. К костру, один за другим, подходили старые знакомые, друзья, встречи с которыми она так ждала, но, увидев руины, надежду встретить потеряла. Все они так изменились… К лучшему, к худшему…Какая разница? Изменились, и прежними никогда уже не станут.
Нико, Альберт, Милина, Орче, Золтан… Уже пятеро! Уже пятерых привлекли голоса, свет костра, и, возможно, что-то еще? Что-то неуловимое… И хочется надеяться, что еще столькие придут! И они придут. Театр ведь по-прежнему притягивает к себе дороги.
Девушка, широко и счастливо улыбавшаяся, болезненно поморщилась, когда в бездну рухнул Первый Престол… Что ж, верно говорят – ничто не вечно, и это еще одно тому подтверждение. Проживем!
- Думаю, мы довольно долго тянули с нашим Возрождением… - пробормотал Золтан, и Варг согласно кивнула.
- Да уж… Вот до чего дотянули – она обвела рукой широкий полукруг, указывая на развалины Театра. – Что ж, друзья мои, мы снова здесь! Хоть нас и не так много, как в былые времена, но все изменится. Дойдут наконец наши старые товарищи, придут новые. Но… Но за то время, пока мы все бродили вдали от Театра, мы изменились, это ведь никто не будет отрицать? Мы стали сильнее, искуснее… Если мы соберемся восстанавливать Гильдию – практически с нуля! – мы должны будем вновь унимать Стихии… Ведь никому же не захочется повторения…всего этого… Театр создавали Стихии, Стихии и должны восстановить его…. – девушка, собираясь с мыслями, замолчала, поглаживая лохматый загривок волка. – Давайте забудем все то, кем мы были, и начнем сначала! Встанем плечом к плечу и начнем кропотливую, тяжелую работу по усмирению Стихий!